Война и любовь. Роман в письмах
Коренные жители деревни Подлипье, члены большой и дружной семьи Кирилловых – Лабазиных, вспоминали: «В пяти километрах от Новоржева стояла прекрасная деревня Подлипье. Прекрасна она была фруктовыми садами, которые были у каждого домохозяина. Много красы придавала речка Кривица, протекавшая в низине деревни. Посреди деревни со стародавних времен расположен пруд, по берегам которого росли и весною цвели черемуха, вишни, липа, сирень, где распевали соловьи. Кроме того, в деревне росли гигантские липы – остатки старинной аллеи, что придавало красоту ландшафту. Деревня была красива жизнерадостной и кипучей жизнью человека. Люди славились трудолюбием, веселым нравом, добродушием и гостеприимством, любили и умели работать…»
В молодой семье из д. Подлипье Михаила Сергеевича Лабазина и Антонины Егоровны Кирилловой 25 февраля 1925 года родилась девчушка Сашенька. В 1928 году отец уехал в Ленинград на заработки, следом, на обустроенное жилье переехала жена с дочерью. В своей автобиографии в 1944 году Александра рассказывает о себе, делая иногда анализ своей деятельности:
«В 1932 году я поступила в 6-ю школу Володарского района, в 1938 году продолжала заниматься в 4-й школе Выборгского района. В 1938-1939 гг. была звеньевой, в 1940 г. входила в состав ученического комитета, но здесь с работой справилась не вполне удовлетворительно. Мне, тогда 15-летней девчонке, инструктаж не был дан, а у самой инициативы не было. Работала я тогда в культмассовом секторе. С октября-ноября 1940 г. уже начала работать редактором стенной газеты в классе, принимая некоторое участие в работе школьной библиотеки. В 1941 году, выдержав экзамены по алгебре и литературе письменно – «хорошо», остальные – «отлично», 15 июня уехала в д. Подлипье на летние каникулы, где меня захватила война и где я жила все время оккупации, занимаясь сельским хозяйством, помогала бабушке и дедушке, родителям матери.
С 20 сентября 1943 года я была мобилизована на строительство оборонительной линии. Когда происходили другие наборы, повесток мне не было, то ли потому, что мой знакомый Евдокимов Н.М. был знаком с работниками биржи труда Барковым Владимиром и Ивановым Львом, которые имели связь и позднее ушли в партизаны. Но все же однажды, перед большим набором молодежи в Германию, пришлось «заболеть». На этой линии я проработала до февраля 1944 года.
На мои просьбы к Евдокимову взять меня с собой в партизаны, он отвечал отрицательно, говоря, что это опасно и что туда идти можно попозже. А когда однажды он обещал все же приехать, то помешала засада немцев. Самой же уйти мешали родные, особенно следила за мной Лабазина Наталья Федоровна, жена моего дяди. Лишь только я соберусь уйти, она поднимает всех родных, которые начинают плакать. Так и ушли без меня ребята из деревень Волчицкое и Слобода, когда их назначили на переселение в Латвию».
До 10 марта шли бои по освобождению нашего города в 1944 году. Действующая армия не стояла на месте, а продолжала наступательные действия, проходили тыловые части обеспечения. Оставались немногочисленные местные жители, возвращая к жизни порушенные дома и хозяйства. А молодежь не замечала разрухи, она бежала навстречу чему-то новому, необычному, видеть и познать новых людей, ожидая от них только доброты и внимания. Эта новая чувственность придавала новые силы.
В водоворот новых чувств попадает и Александра Лабазина, встретив танкиста капитана Давида Чечика. И полетели письма на фронт к любимому, иногда ответы… затем тишина и только письма на фронт.
«27.03.44. Милый, славный Данек! Я тебе сразу начинаю надоедать письмами и предупреждаю заранее, что закидаю совсем. Я думала, мне будет с кем поговорить о тебе (с Аней, с ребятами), а оказалось, что кроме бабушки и тети Наташи никого нет, с кем я могла бы вполне откровенно разговаривать, кому бы я могла довериться. Ты знаешь, Даня, они просто в восхищении от тебя. Они все хотят знать, всем интересуются, что касается тебя, твоей жизни, работы. Лишь только я встретилась с бабушкой, она сразу же спросила о тебе, да и мне это не неприятно, потому что, когда я говорю о том, кто мне близок и дорог, то делается как-то легче.
А без тебя, милый, так тяжело, так грустно, что я не могла быть дома и пошла в лес, где вы стояли. Я долго, долго ходила там по дорогам, по шоссе, по всем уголкам, где мы с тобой вместе бывали. Это, Данюша, наивно немножко, но меня успокаивала обстановка, среди которой ты жил. Я стояла под сосной, где стояла ваша машина, и мне казалось, что вот сейчас покажешься ты, подойдешь, улыбнешься, приласкаешь. Мне все мило в тебе, Даня. Твоя стремительная, легкая походка, твой плутовато-озорной взгляд больших темных глаз, откровенность, веселье безудержное. Я так представляю тебя, милый, как будто ты здесь, рядом со мной, не забыть мне твой голос, ни того, что было сказано.
Когда машина поехала с тобой, так я, Данек, так бы и полетела вслед тебе, так было больно сердцу, что даже Галина это заметила. «Он вернется, и встретитесь! – сказала она. – А сейчас письмо жди». Да, Данюша, пиши и пиши мне, хотя бы коротенькие записки… Пиши обо всем: о себе, о работе, об успехах, о неудачах. Береги, милый, себя, но не в ущерб долгу и чести. Я же жду тебя всегда, какой бы ты ни вернулся. Но все же, дорогой, помни, что любовь тогда лишь хороша, когда взаимна, поэтому, если ты найдешь другую, то пиши сразу, чтобы я не надеялась, не ждала и не мечтала. Но все-таки я не думаю, не верю, не хочу даже предполагать, что это может случиться. Я верю только лишь в счастливое будущее вместе с тобой, Данька. Твоя «рыжуля».
Долгое отсутствие писем побудило Александру написать в воинскую часть, откуда ей сообщили о службе ее мужа капитана Чечика Давида Ехильевича. После встречи молодой пары в мае месяце, Давид едет в Ленинград навестить родителей.
«3.06.44. Твой образ стоит предо мной, усиливая ежеминутно боль разлуки с тобой. Милая Рыжуля!!! Не знаю с чего начать мое первое письмо. Я весь заполнен тоской, которая давит меня так, что становишься безразличным и равнодушным даже к своим близким. Мысли разбросаны. Грусть и тоска, тоска и грусть. Постараюсь сосредоточиться. Отца и мать узнал при встрече на улице, они ехали сажать картошку. Встреча была трогательной, но они меня не узнали. Вероятно, война наложила свой отпечаток. К моему огорчению, родители и любимая тетушка выглядят жутко…».
«7.06.44. Милая Сашенька – Рыжуля! Знаю. Ругаешь меня за то, что молчал. Ты права. Поверь, что я все время был с тобой (мысленно). Порой мне казалось, что я сойду с ума. (Далее подробно описывает, как навещал всех родственников). Да, твоя мама находится в Ленинграде. Можешь гордиться своими родственниками, Рыжуля. Получил назначение, выезжаю в часть. Моя мама и тетя тебе напишут. Ты им очень понравилась. Я им рассказывал о тебе и о наших встречах, а также читал письма. Санек, мысли разбежались, не знаю о чем писать. Честное слово! Саша! Как мне хочется сейчас увидеть тебя и побыть с тобою… Тетя Лиза сейчас будет тебе писать послание и свое благословение. Следующее письмо жди с места моего назначения. Еще раз крепко целую тебя, Рыжуля. Я сейчас еду в Москву. Давид».
«20.06.44 – 27.06.44. Я, конечно, жив и т.д., но мне грустно, мой милый друг… Санек! Рыжуля, пиши мне так, как первые письма писала. Чтобы я мог чувствовать тебя по-прежнему. На днях я тебя видел во сне, в объятиях незнакомого военного… Работаю очень много, да и к тому же не знаю много, очень много. Работаю и учусь. Но зато интересно. Рыжуль, чертовски хочется тебя видеть, но… ясно? Напиши, собираешься ли ты уезжать к своим? Как твое самочувствие?.. Пиши моим старикам, им очень понравились твои письма. Письмо отправляю в конверте, купленном в г. Черновицы».
«9.07.44. Здравствуй, Даня! Спешу ответить на письмо, которое только что принесли. Ты знаешь, Данюша, я сначала даже испугалась. Такой конверт! Ведь от одного вида умереть можно! В них похоронные лишь присылать. Эти черные полоски прямо-таки кричат о чем-то неприятном. Сегодня, приехав в Бежаницы (через Ашево нужен пропуск, прошлый раз мне его достал Миловидов, а сейчас мы с Галиной ехали через Чихачево), наконец-то получила долгожданное письмо…».
Александра убеждает своего супруга в верности и ожидании его: «Я жду тебя, родной, жду каждый день. Сначала даже казалось, что вернешься… уже это глупость. Позднее рассчитывала, что заедешь по пути в часть. Но – все напрасно. Тебя нет. И все равно жду, жду вопреки рассудку. Знаю, что сейчас ты далеко от нас, но в то же время кажется, что где-то здесь, совсем близко. Это, наверное, потому, что все время думаю о тебе. Данек, напиши папе, он написал мне: «…меня очень беспокоит то, что моя милая доченька, которая не видела и не знала своей веселой жизни, решила сделать такой серьезный шаг в новую жизнь. Мне очень жаль ее». Я ему написала подробно обо всем. Он отвечает: «Ну что же, пришли твои лета такие. Но если будет хороший твой муж, то, конечно, это после войны, жизнь может протекать радостно и весело. Сейчас же желаю от всего сердца хорошей, счастливой, семейной жизни, любить и уважать друг друга. Передай привет Д.Г. от вашего папы. Желаю ему счастья в его воинской жизни и скорой победы над врагом…».
Каждое письмо Сашеньки наполнено любовью, в каждом она напоминает о своем ожидании, описывает окрестности деревни: «20.07.44 г. …А погода, Даня! Какая чудная погода, родной, стоит сейчас! Жара неимоверная, зато и грозы. Как будто наступает библей-ский «конец света»: ветер даже свистит, деревья гнутся чуть ни до земли, дождь – ливень, небо черное-черное, лишь изредка освещает молния да грохочет гром. И страшно, и красиво! А бабоньки сидят по углам, крестятся, вспоминают грехи, просят прощенья. Чуть потише станет, подальше уйдет «страсть господня» – смотришь, опять собрались вместе «грешить». Смех, да и только! И все это от чистого сердца, с искренней душой!..»
«30.07.44. Не могу, родненький, не могу я тебе не писать. И так целую неделю буквально терпела, хотя с великим трудом. Вчера вернулась из Тифино. Шла через Макарихино и дальней – нашей дорогой. Знаешь, Данюша, его совершенно не узнать: деревья срублены, трава высокая-высокая, стоят одни лишь горелые пни, сосны той тоже нет. Сколько воспоминаний вызывает этот лес, мостик, наш прощальный. Каждый шаг, милый, по этой дороге, где я шла одна, мучительно отзывался в сердце. Все напоминает о тебе, я почти что осязаю тебя, почти наяву вижу тебя, вечно в движении, с улыбкой на губах…»
Почтовая карточка, отправленная Сашей, вернулась с пометкой «адресат выбыл 2.8.44». Ответ Главного управления кадрами на запрос о розыске Чечика Д.Е. от 6.10.44.: «Сделан запрос в воинскую часть, откуда получите ответ». Вероятно, Давид погиб или пропал без вести, т.к. впоследствии родственники получили назад часть писем, которые были возвращены семье Лабазиных.
Забрала война страшную дань – жизни молодых, полных желаний людей. Остались документы и письма – свидетельства чистого чувства юноши и девушки, написанные карандашом и чернилами на немецких бланках, обрывках карты учебника и нескольких листках ученической тетради, мелким и убористым подчерком Александры и размашистым – Давида. Письма, передающие эмоции и подробности жизни в уже далекое от нас время, сохраняя память об ушедших, давая возможность ныне живущим задуматься о быстротечности жизни и в том ее ценности.
М. Пахоменкова, заведующая музеем.