К 70-летию Великой Победы

Великая Отечественная война в истории моей семьи. В плену держались все вместе...

В солнечный воскресный день 22 июня 1941 года мы  всем классом отправились в   драматический театр, на математическую олимпиаду. В том году я окончила четвёртый класс неполной средней школы. Наш класс ту олимпиаду выиграл. Радостные и счастливые, мы  возвращались домой. Шли по Рождественской набережной, вдоль Шелони, дошли до Соборной площади и услышали из репродуктора голос В.М. Молотова: «Началась война…» Смятение, страх, тревога охватили нас, и мы побежали домой, к родителям. На тот момент мне было всего 11 с половиной  лет...

Наша семья жила на улице Псковской, по левой стороне, если идти от центра города.  Дом был большой, добротный, с высоким фундаментом. Мой отец Иванов Фёдор Иванович был известным и уважаемым человеком в городе – председателем  потребсоюза. Мама Мария Григорьевна – младшая дочь агронома Филимонова Григория Филимоновича – была домохозяйкой. В семье, кроме меня, росли ещё двое детей – старший брат Гурий и маленький Геннадий. Гурий окончил восьмилетку и уехал в Ленинград на учёбу в ФЗУ. Геннадий  родился в  1939 году, был к началу войны маленьким ребёнком.

Невозможно было представить, что придётся пережить, какие страшные последствия и ужасы войны выпадут на нашу долю. В первые дни войны началась мобилизация, многие были призваны в армию. Папа выполнял какие-то особые обязанности и сутками дежурил на радиоузле. 

Когда немцы приблизились к Порхову, он на подводе отвёз нас к своей двоюродной сестре в деревню в 18 км от Порхова, название её не помню. Для нас вырыли землянку, набросали туда солому, матрацы и спрятали внутрь. 

А на следующее утро мы проснулись от шума немецких мотоциклов. Обнаружили нас быстро, пришлось выходить под дулами немецких винтовок. До сих пор не забыть этот страх и крик: «Не трогайте, это же дети!»  Но пока всех не вывели, немцы не ушли.   Жить в деревне было негде, и мы вернулись в Порхов. На месте нашего дома было пепелище. Спасибо, приютили соседи.  Они рассказали, что при первой бомбёжке одна из   бомб попала в угол нашего дома.

Немцы отметили своё появление в Порхове виселицами и расстрелами мирных жителей. В городе ввели комендантский час. На восточной окраине города в бывшем военном городке был устроен концлагерь. В Порхове открыли биржу труда, где предлагали устроиться на чёрную работу. Был наместник города, который жил на бывшей Ломаной улице в доме у Пищиковых. Он со своей пассией разъезжал по городу в коляске, запряжённой красивой гнедой лошадью.

Папа, чтобы как-то прокормить семью, занимался сапожным ремеслом. Он кроил верх обуви, так называемые «заготовки», а сапожники подшивали подошву, была создана артель. Помню, шили войлочные тёплые сапожки женские, и мужские тоже, они назывались «бурки». Швейная машина была закопана в огороде, поэтому сохранилась. 

Иногда немцы приходили, заказывали нашить на галифе  кожаные накладки, которые назывались «леи». Было очень страшно, малейший неверный стежок грозил расстрелом.  

Вместе с соседскими девочками мы иногда ходили к концлагерю и через колючую проволоку передавали военнопленным еду. Мама очень боялась, что нас могут убить или задержать часовые. 

Весной 1943 года отец купил в деревне сруб. Его поставили на старый фундамент нашего сожжённого дома, покрыли крышу, сложили печку. Но пожить в нём не удалось…

Время шло, террор немцев усиливался. Ведь Псковщина –  это партизанский край, многие жители уходили семьями в партизаны. В это время в Порхове «гостила» дивизия СС. Гитлеровцы зализывали раны и набирались сил перед отправкой на фронт под Ленинград, и партизаны решили сделать им прощальный подарок. Руководил операцией Чехович Константин Александрович: был взорван в октябре 1943 года немецкий кинотеатр. Рухнула полностью стена и погребла под собой около 700 немецких солдат. 

А под утро началась облава на жителей города.  Все мужчины от 14 до 65 лет и женщины от 16 до 60 лет подлежали отправке в Германию. В четыре часа утра забрали и  отца,  отправив его в лагерь для военнопленных. Спустя несколько дней туда же отвезли и нас.  В лагере стояли нары, пахло человеческим потом. Щемящая боль охватила сердца: куда везут, отрывают от дома, вернешься ли ты обратно или нет...  

Потом подогнали товарный состав, и нас затолкали в вагоны, а в них – щели, отовсюду дуло, на полу – солома.  В основном были все семейные, плакали дети, просили есть и пить. Чтобы согреться, прижимались друг к другу. Ехали долго, состав дребезжал и грохотал...  

Так мы оказались в Литве. Привезли нас на биржу труда. Молодых и сильных мужчин и женщин разобрали быстро. Семьи с детьми долго никто не брал, и нас поместили в сарай с дырявой крышей, шёл противный мокрый снег. Мы все простыли, кашляли и хотели есть. 

Как-то к нам на лошадях подъехал мужчина и предложил работу у него на хуторе.  Мама ответила:  «Куда угодно, лишь бы были сыты мои дети». Так мы оказались на хуторе Ядани у зажиточного крестьянина. Родителям приходилось заниматься тяжёлым крестьянским трудом. На хуторе мы пробыли до марта 1944 года. 

Кто-то из «доброжелателей» донёс немцам, что у хозяина работают русские работники. Нам пригорозили отправкой  в Германию. Мы пытались изуродовать себя, сказаться больными, но ничего не помогло: нас признали годными и отвезли на железнодорожную станцию.  

Опять дребезжащие вагоны, пронизывающий холод, санпропускник нагишом под горячим душем, стоны, горячий пар, люди кричат, ищут друг друга... Затем опять долгая поездка.

Прибыл состав в  Хемниц. Затем пересылочный лагерь, сортировка и распределение на работу в Ольбернхау в  Верхней Саксонии, где мы находились до мая 1945 года в доме-интернате для престарелых, который был превращён в реабилитационный центр для долечивания немецких солдат после лазарета. 

Там пришлось выполнять всевозможную тяжёлую работу. Мама стирала бельё для раненых. Папа ухаживал за лошадьми на конюшне. А мне приходилось быть на побегушках, носить тяжёлые кофейники с горячим кофе. Отец жил в бараке с другими мужчинами и с нами виделся редко. А мы ютились в небольшой пристройке к сараю, в крохотной комнатке с одним окошком.  

Были освобождены советскими войсками 5 мая. Затем два месяца находились в проверочно-фильтрационном лагере в городе Ельс.

Домой вернулись угольными поездами в августе 1945 года. С вокзала просматривался почти весь город. Большинство домов были сожжены. Нашего дома тоже не было. Приютила старшая сестра мамы – тётя Клава. Во время войны она вместе с сыном Константином находилась в партизанском отряде. Нам выделили место в небольшом сарайчике вместе с козами. 

В то время отношение к находившимся в плену было очень неприязненное. Огромных трудов стоило родителям преодолеть сложности с документами, жильём, пропиской. 

Папа опять стал заниматься сапожным делом, хотя жизнь в неволе подорвала его здоровье, стал плохо видеть. Потом папа построил на своём же месте новый, третий по счёту дом. Мама держала на себе всё домашнее хозяйство. Мы с Геной пошли в школу. 

...Прошло два года после Победы. О старшем брате Гурии ничего не было известно. Семья считала его погибшим. И вот от него пришло письмо из Польши. Слава Богу, жив!  Вскоре приехал и сам Гурий. Война застала его в Ленинграде, и ему пришлось какое-то время переживать блокаду. Затем он был вывезен по Ладоге на Урал, а когда достиг призывного возраста, ушёл на фронт. И началось путешествие по Европе: Германия, Чехословакия, Венгрия. Был ранен в бою, получил инвалидность...

По окончании школы я поступила учиться в Лентехмех. При подаче документов мне пришлось умолчать о нахождении в Германии, иначе бы меня не приняли. Такое было время...

С уважением и любовью 

к родному Порхову,

Зоя Меркулова 

(Иванова), г.Балашиха Московской области